Орелинская сага. Книга вторая - Марина Алиева

– Что это? Что это? – бормотал Кантальф, перебегая глазами с одного лица на другое. – Я же хотел его только оттолкнуть! Я не знал, что так получится! Он что?… Он разве умер?… Я не хотел! Я, правда, не хотел!…

Выронив клинок, он бросился бежать, расталкивая толпу у ограды, и скоро пропал из вида. Остальные стояли молча, не веря своим глазам, и потрясенно смотрели на мертвое тело.

Первым опомнился Тористин. Он упал возле Лоренхольда на колени и, схватив его безжизненную руку, закричал, обращаясь к своим:

– Ольт! Есть среди вас ольт?!!!

Но орели только отрицательно покачали головами.

– Он мертв, Тористин, – тихо произнес один из них. – Не нужно быть ольтом, чтобы понять это.

Всхлипнув, страж Нижнего Города на мгновение прижался лбом к руке Лоренхольда, но тут же снова вскочил на ноги, словно не желая, чтобы его скорбь здесь видели. Клинок, брошенный Кантальфом, валялся совсем рядом. Тористин поднял его, с ненавистью сжав в руке, и тяжелым взглядом обвел притихших поселян.

– Убийцы! – выдавил он сквозь зубы. – Вы снова убили! Но теперь мы это видели! Тихтольн с Лоренхольдом были правы – они никогда вам не верили! – он угрожающе поднял перед собой клинок. – Теперь только попробуйте, суньтесь! Сейчас мы заберем нашего друга и улетим. И, если кто-то из вас сдвинется с места, клянусь вулканом, на котором живу, я…

– Ни слова больше, Тористин! – воскликнул один из орелей. – Не опускайся до их уровня даже в речах! Мы немедленно улетаем отсюда!

Он склонился над Лоренхольдом и бережно поднял его за плечи. Еще двое кинулись помогать. Втроем орели подхватили безжизненное тело и вместе с ним поднялись в воздух. Остальные молча потянулись следом.

Последним взлетел Тористин, все это время не спускавший с поселян белых от бешенства глаз. Уже в воздухе он с отвращением взглянул на клинок в своей руке и, что есть силы, швырнул его вниз. Клинок со звоном упал на камни. Как раз те самые, ради которых орели и вернулись сюда на свою беду.

Жители Гнездовища, которые про убийства знали только из дошедших до них сказок бескрылых, стояли на своих местах, потрясенные настолько, что даже когда Летающие скрылись из вида, никто из них не мог ни пошевелиться, ни произнести хотя бы слово.

Наконец, в какой-то гнездовине заплакал ребенок, и две орелины – совсем молодая и постарше – бросились к нему, успокаивать. Только после этого по рядам поселян пробежала дрожь, и все они, как один, повернули головы к старейшине с немым вопросом: что теперь будет?

Но Торлиф ничего не мог сказать. Трясущимися руками закрыл он лицо, сдавленно бормоча сквозь пальцы:

– Что же мы наделали! Что же мы наделали! Теперь нам всем конец!

После такого жителям Гнездовища стало совсем тошно. Еще смутное, но уже несказанно жуткое ощущение, что конец действительно близок, сжало их холодеющие сердца в неумолимых тисках. Даже те, кто пропустил все происшедшее и прибежал к гнездовине Старика много позже, уловили это ощущение, словно висевшее в воздухе. Они спрашивали о том, что случилось тихо, почти шепотом, и, услышав ответ, замирали рядом с остальными. Казалось, что каким-то волшебным образом известие о совершенном убийстве обездвиживало их, лишая всякой воли.

Но долго это продолжаться не могло. На смену скорбному бездействию должно было придти какое-то действие. Требовался лишь толчок, и он не замедлил явиться.

Неожиданно в воздухе послышалось хлопанье крыльев, заставившее Торлифа очнуться. Он беспомощно забегал по заднему двору Стариковой гнездовины, дергая всех и крича:

– Они возвращаются, возвращаются! Бегите, жители Гнездовища, спасайтесь! Пощады никому не будет!

Однако паники не случилось.

Стоявшие на улице за оградой уже увидели того, кто спускался в поселение.

Это был Старик. И летел он не со стороны сверкающей Вершины, а от Обвала. Огромные крылья устало вздымались и опускались, и сам Старик дышал так тяжело, словно пролетел огромное расстояние без отдыха.

То, что почти все поселение собралось перед его гнездовиной удивления, похоже, не вызвало. Миновав расступившуюся толпу, Старик молча и очень быстро прошел прямиком на задний двор, туда, где метался Торлиф.

– Что здесь случилось?

Вопрос был задан таким тоном, каким обычно спрашивают о том, чего давно ждали и хотят лишь уточнить, как именно это произошло.

– Мы убили Летающего ореля! – закричал Торлиф, сверкая безумными глазами. – Что теперь делать, Старик! Теперь мы виновны! А они… Они вернутся, чтобы отомстить, и будут правы! Правы!…

Он еще что-то кричал, но Старик словно оглох. Едва услышав про убийство, он болезненно зажмурился и отступил на шаг.

– Убили!…

Один из поселян, стоявший ближе других, печально наклонил голову.

– Мы не хотели… Летающие что-то выкапывали на твоем дворе, а Торлиф их заметил и позвал нас… Никто никого убивать не собирался! Кантальф случайно притащил сюда ту сверкающую палку, что хранилась у старейшины. Он хотел всего лишь оттолкнуть Летающего, а вышло вон как…

Старик тяжело посмотрел на выкопанные камни, на валяющийся возле них клинок, на котором засыхала, темнея, кровь орелина со Сверкающей Вершины, и подошел к старейшине.

– Торлиф, – глухо сказал он, – всем вам срочно нужно уходить. Я знал, что случится что-то нехорошее, но надеялся, что оно случится не так скоро, и уж конечно не ожидал, что будет таким ужасным… Теперь главное – успеть уйти… Приди в себя! – прикрикнул он, заметив, что старейшина его едва понимает. – Соберись, вели всем жителям Гнездовища взять самое необходимое и, как можно скорее, веди их к Обвалу! Дальнейший путь я укажу…

Поникший, совершенно сломленный Торлиф, ссутулив плечи, послушно вышел за ограду и передал тем, кто не слышал, слова Старика.

Ответом ему было молчание.

Поселяне, еще утром мирно начавшие день по давно заведенному порядку, трудно осознавали, что всей их прежней жизни пришел конец. Но Старику, вместе с тем, показалось, что за этим молчанием кроется нечто большее, нежели только боль и осознание утраты. Как будто все его сородичи, подобно ему самому, исподволь ждали подобной развязки и теперь безмолвно смирялись с неизбежным. Вряд ли они знали о второй части предсказания, но, может быть, частица Генульфа, живущая в каждом, в течение всей жизни нашептывала им: «не расслабляйся, не погрязай в безмятежности, все это кончится, кончится, кончится…».

С невыразимой болью и тоской смотрел Старик, как покорно расходятся его сородичи по своим гнездовинам, как постепенно пустеет улица и, когда последний орель скрылся из вида, Гнездовище на миг предстало перед ним таким, каким застанет его завтрашнее утро – пустынным и мертвым.

«Только бы Судьба не вздумала еще раз насмеятся надо мной, – прошептал он, закрывая лицо руками. – Хватит уже! Пусть они дойдут, пусть дойдут! И без них Гнездовища не станет!..».

* * *

Поздним вечером длинная вереница печальных орелей потянулась к Обвалу.

Старик уже стоял там, на самом краю, прилетев раньше других, благодаря своим крыльям. Он подождал, пока все подтянутся, и указал на валуны, спускавшиеся вниз подобно ступеням.

– Стихия позаботилась о вас. Она словно нарочно разметала эти камни так, чтобы по ним удобно было спускаться. Этот путь приведет вас далеко вниз. Идите и не бойтесь. Ни расщелин, ни опасных обрывов, ни осыпей там нет – я утром разведал и кое-где оставил метки, по которым вы не собьетесь с дороги. Они на видных местах. Следуя им можно, без особой спешки, к вечеру завтрашнего дня добраться до начала пологого спуска в Долину. Там растут деревья и бьют ключи. Там вы передохнете, а дальнейший путь выберете сами. Не бойтесь, Летающие не полетят так низко… Идите в Долину, найдите новое место для жилья и стройте новое поселение. Я с вами не пойду. Причин тому несколько, но главная та, что я слишком долго скрывал от вас правду. Но, верьте, лишь потому, что хотел уберечь вас от беды и обыграть Судьбу. Увы, по-моему не вышло. Потому мне и отвечать перед Летающими. Ничего, я свое пожил, а ваше спасение будет мне великой отрадой… Все! Больше тратить время на пустые слова не стоит. Простите меня мои друзья, мои сородичи за все, в чем я был неправ перед вами, и ступайте! Путь у вас долгий, а быстро идти вы не сможете…

Старик замолчал, улыбнулся какому-то малышу, таращившемуся на него с материнских рук, и отступил в сторону, освобождая дорогу.

Молча, с низкими поклонами проходили мимо вчерашние соседи. Мужчины несли сосуды и плетеные короба с запасами еды, молодые женщины вели за собой или держали на руках детей, а пожилые тащили узлы с одеждой.

Старик провожал взглядом уходивших. Он жадно и отчаянно осматривал каждое лицо, словно запоминал, впитывая в себя до последней черточки, всех тех, с кем прожил бок о бок последние годы своей долгой жизни, и кого не увидит больше никогда. С особой горечью провожал он тех немногих Летающих, кто не пожелал покинуть свои семьи – печальную Гесту, Клиндорга… Каково им сейчас, оставляющим много больше, чем все остальные? Идут, держа за руки своих возлюбленных – единственную опору в новой неизвестной жизни, и прячут свои слезы. Как скоро их начнут считать «своими»? Да и начнут ли…